ДЕТИ ВОЙНЫ

10 мая 2018

Просили кушать

Когда началась война, Таисие Титовой было восемь лет. В семье, проживавшей в Казани, было четверо детей. Тая была старшей, Тамаре было семь, Вале пять и самый младший Вова родился в 1940­м. Отец Иван Филиппович был сварщиком, по состоянию здоровья на войну не взяли и он рыл окопы под Москвой. Мать работала в мастерской портнихой.

Маленьким детишкам тогда приходилось туго. Вова из­за недостатка витаминов рос с рахитом, из­за чего ходить начал только в три года. А у Вали сильно гнила нога, от недоедания. Тае приходилось Валю на руках носить в школу до третьего класса.

Жили они тогда в коммунальной квартире. Три семьи, в одной ком­на­те­ четверо детей, в другой столько­ же, да в третьей двое детей. Посредине комнаты стояла плита. Плиту топили щепками и пал­ками, ко­торые отламывали от заборов. Стояла кастрюля, в которой все время кипела вода. Голодные были всегда.

Мама шила телогрейки и брюки для солдат. Женщины в мастерской работали сутками. Мама возвращалась домой то поздно вечером, то утром — надо было выполнять план.

До войны с ними жили еще бабушка с дедушкой. Бабуля за неделю до войны уехала в Пензу к младшей дочери и уже не смогла вернуться. В первый год войны умер дедушка, потом и бабушка. В садик никого не водили, там кушать нечего было.

Но и в войну хотелось быть счастливыми.

— Помню, как я в первый класс пошла, — вспоминает Таисия Ивано­вна. — Мама мне тогда платье красное в белый горох надела и бант зеленый повязала. Самая красивая была!

Иногда школьники ходили в госпиталь выступать перед ранеными солдатами. Стихи читать про злого Гитлера, да песни петь про мирное небо над головой. А солдаты слушали, хлопали и плакали.

— Уроки у нас были обычные. Правда, писать было не на чем. Помню, мы на стройке мешки из­под цемента собирали, вытряхивали из них мусор, резали на квадратики и сшивали. И вот получалась такая тетрадка. Были простые карандаши и перо с чернильницей. Пером я писала аж до десятого класса…

Игрушек не было совсем — ни кукол, ни машинок. Даже мяча не было. Тогда играли с детьми в лапту. Позовут, так пойдешь.

И всегда было: «Когда будем кушать? Когда будем кушать?». Пока мама работала, дети дома сидели. А мама домой иногда лишь на пару минут забежит проведать деток и побежит обратно работать.

А на работе заведующая подходила и спрашивала:

— Анастасия Федоровна, была дома?

— Была.

— Ну, как дети?

— Дети плачут, просят кушать.

Один раз мама с работы принесла­ маленький кулечек ржаной муки, примерно стакана два. Это ей заведующая дала. В кастрюле вода кипе­ла на плите. Муку туда высыпали­, размешали. Мама разлила по тарелкам горячую мучную жидкость. Смотрит, через несколько минут Вовка заплакал. Мама спрашивает: «Ты чего плачешь?». Рука, говорит, устала, сил нет, а есть хочется. «А ты другой ешь». И уходит мама, вся в слезах.

Тогда хлеб раздавали из расчета 200 граммов на человека в день. Как раз буханка получалась.

— Помню, как мама хлеб начинала делить. Да не весь, на 3 части: на утро, на день, на вечер. А потом еще на 5 частей, мы свой кусочек ели, как пряник, и радовались.

Хлеб давали по карточкам, получала его Тая.

— Один раз я карточки потеряла, а прошло еще только полмесяца. Я от горя давай реветь. Жили мы тогда на втором этаже, и мне хотелось спрыгнуть и умереть, так стыдно было. Мама пришла с работы, я ей все рассказала, она плачет. На работе Ольга Ивановна, директриса, ее спрашивает, что случилось­то, как дети. Она ей и рассказала. И та говорит: «Настюш, не плачь, мы что­нибудь придумаем». И мама стала приносить сначала сухари, а потом и хлеб кусочками — это поделились своими пайками половина работников мастерской.

Сахар, конфеты, какие­то сладос­ти­ мы, дети войны, не видели, не зна­ли. Только хлеб, картошка, капус­та квашеная — вся наша еда в эту пору­.

Картошку они с первого же дня войны перед домом сажали.

— Перед домом детская площадка была, взрослые тогда ее под участок перевели и по полоскам разделили между семьями. Кто что сажал. Мы — картошку. Караулить приходилось всем жильцам, тогда ведь спокойно могли чужое выкопать, своровать. Поэтому приходилось постоянно следить. Маленькая картошечка появится, корень выдернут, да убегут. И ищи потом. Но мы это все пережили.

Через год стали давать участки за городом. Семье Титовых дали участок возле Молодежного центра. Там они выращивали капусту. Потом начали сажать белую сахарную свеклу. Из ботвы варили суп. А свеклу резали на кусочки, кидали в печку сушиться. А потом эту сушеную свеклу прятали в мешочек. Это было вместо сахара.

— Помню, как­то мама конфеты принесла нам и дала по штучке, а остальные надо было спрятать. У нас тогда плафон висел под потолком, только дыркой вверх. И мама туда и спрятала эти конфеты. Мама с работы пришла, а я плачу: «Дети конфеты стащили». А мама недоумевает, как так. А они хитрые были, столы подвинули, стулья подставили и достали. А я как старшая недоглядела. А мне ведь самой бегать туда­сюда приходилось, в очередях стоять, воду таскать.

Всю войну так и прожили.

А 9 мая 1945 года у людей был праздник. В домах тогда клеенчатые радио висели, вместо репродуктора. А на столб во дворе повесили такой же, только большой. 7 мая казанцы уже знали о победе, 8­го потихоньку разговаривали, обсуждали, а 9 мая все радио запели.

— Помню, у нас недалеко от дома овраг был. Мы, маленькие, зимой там постоянно на санках катались, прыгали, бегали. А тут ведь весна уже, тепло. И мы все туда, в овраг, давай прыгать и веселиться, вернулись домой все грязные, в песке. Взрослые посдержаннее были. Тогда общий стол накрыли во дворе — вынесли из домов у кого что было. Кто голову селедки принес, кто две вареные картошки, мы, например, капусту все время солили. В общем, тогда устроили праздник».

Вспоминать это тяжело. А не вспоминать нельзя!

P.S. После войны, получив высшее образование и выйдя замуж, Таи­сия Ивановна Челякова преподавала в Казанской школе №75 математику.

 

 

Спасала корова

Разина апа в военные годы жила в селе Большой Чекмак Муслюмовского района. В семье Абзаловых было восемь человек. Когда началась война, маме с папой было по 38 лет, самому старшему из детей 18, младшему — один год. Разине стукнуло 8 лет.

На войну сначала пошел старший брат Закария, у отца Бадрутдина была бронь, он работал комбайнером, но через год пошел и он, следом ушли еще два брата Назар и Фирда­ус. Дома осталось четыре человека.

Через три месяца на отца приш­ла похоронка. Старший брат пропал в Польше, он оказался в плену, вернулся домой только в 53­м. Сначала­, как и всех пленных, его судили и дали шесть лет шахтных работ в Ленинакане, после этих шести лет еще 4 года нельзя было возвращаться на родину. Но когда Сталин умер и эти законы отменили, он после 3 лет работы на шахте вернулся домой.

Второй брат Разины с войны вернулся в 1946­м году без ног. Он ушел на войну в 42­м. Рассказывал, что после войны долго лежал в госпитале города Энгельс.

Средний брат пошел на войну в 43­м году, вернулся только в 1949­м. Он служил в Йошкар­Оле. Они по всем фронтам возили на поезде оружие и охраняли составы.

— Помню, брат рассказывал, как вернулся: «Вот надо оружие вести куда­нибудь на границу, далеко. Сначала в Казани грузим, потом везем в направлении на восток, а потом уже везем на фронт. Это чтобы враги не узнали, что мы оружие везем. От шпионов так скрывали путь. Всю страну объездил...»

Мама Мугаллимя Рахматулловна в школе 21 год уборщицей проработала. В семь лет Разина уже стала помогать матери.

Семья держала корову, она была настоящей кормилицей. Были также свой огород, земля была хорошая.

— Во время войны у нас картошка росла, тогда сорт Астраханский назывался. Урожаи были хорошие. Мы клубни в погреб на зиму складывали. Эту картошку варили, мяли и в нее муку сыпали немножко. Этим и питались. Корова и картошка нас спасали…

Дед у Разины апы был сильный крестьянин, имел крупорушку, потом вступил в колхоз. Гены у семьи были хорошие, дети подрастали трудолюбивыми и даже в войну находили возможности питаться сносно. Хотя всякое было.

В войну многие выживали, как могли. Например, с полей осыпавшиеся зерна ржи, пшеницы, метелки проса собирали. И так случилось, что те, кто ржаные зерна и просяные метелки собрали, потом умерли. Назвали тогда болезнь септической ангиной.

— Я сама неделю пролежала в больнице после этого, — вспоминает Разина апа. — Солдаты тогда, побывавшие в боях и вернувшиеся домой по ранению, но живые, умирали от отравления. Вечером ложились спать, а утром не просыпались. Страшно тогда было в деревне. Некому могилы даже копать было. По несколько человек в одну клали. Из детского сада тогда стационар сделали, и к нам из Казани и из районов приехали врачи выяснять, что за мор такой в деревне, почему все погибают…

Война — тяжелое время. Не дай Бог пережить нынешним детям то, что пришлось пережить тогда детям войны.

P.S. Разина Бадрутдиновна Гизатуллина после войны 17 лет рабо­тала закройщицей на мехкомбинате, а потом, получив медицинское образование, 24 года до выхода на пенсию работала медсестрой. Также многие годы при мечети выполняет обязанности абыстай.

 

Милена БЕЛОСКОВА.

Вернуться в раздел "Память"