С заинским фермером Владимиром Игошиным после позднего ужина выехали в поле, где его сын Алексей на комбайне «Енисей» молотил озимую пшеницу. Было полдвенадцатого ночи, а по плану надо было намолотить еще пять бункеров. В дополнение к пяти предыдущим. Так Владимир Александрович с сыном договорился перед жатвой, рассчитывая ее завершить за 14 дней.
— Сын, всего две недели надо напрячься, не поспать, пока погода дает, а там и передохнуть можно будет, — напутствовал он Алексея перед уборочной.
Накануне довольно долго ремонтировались, и выполнение плана было под угрозой.
Вообщето главой КФХ является как раз Алексей — старший сын Владимира Александровича. И послужной список у молодого мужчины немалый: со школьной скамьи, с самого создания крестьянскофермерского хозяйства, а это случилось 20 лет назад, Алексей впрягся с отцом в фермерскую лямку. Отучился, отслужил в армии и вновь вернулся в фермерскую борозду. И то, что сейчас имеется у КФХ, это плоды усилий обоих Игошиных. А нажито немало: 130 голов КРС, из которых 50 дойных коров, около двухсот овец, не считая другую живность. И еще 207 гектаров земли — это по документам, и парк всевозможной техники, где недавно приобретенный комбайн «Енисей» 2004 года выпуска Владимир Александрович считает новым.
Отец для Алексея — авторитет, он, по сути, и сейчас — главный. И когда надо ехать в поле на молотьбу, а отец говорит, что надо сначала это выгрузить, тут — напоить, а там — накормить, Алексей, скрипя зубами, сначала грузит, поит и кормит.
Нынешняя жатва для обоих Игошиных — двадцать первая. Я пообещал не быть обузой, но деликатный Владимир Александрович все же сделал реверанс: после очередного хлебного рейса двадцатилетней «тарахтайки» он сделал для журналиста небольшую экскурсию по полям.
— С болью я смотрю, как зарастают сорняками вокруг поля других фермеров, — говорит Владимир, поднимаясь на своей иномарке по крутому косогору. — Землю взяли и забросили — не потянули. С некоторыми, правда, удалось договориться, и сейчас у меня земли прибавилось.
Мы остановились у овсяного поля.
— Вот это поле я засеял в начале июня, — признается он. — И смотрите, какой хороший урожай, центнеров двадцать пять будет. А ведь здесь ни килограмма удобрений, ни грамма средств защиты растений. Если бы меня спросили, какие культуры сеять в засуху, я бы сказал — рожь и овес…
Рядом виднелся небольшой участок вики, перемежавшейся с пучками сорной растительности.
— Вот вика, — Владимир перешел на участок. — Хорошая культура! Тоже без удобрений, без химии. Да, есть сорняки, но зато стручков сколько! Есть урожай!
Стручков, действительно, у вики было много. А вот по поводу сорняков грусти было не спрятать: когда же такие хозяйственные мужики, как Игошин, наконецто будут с деньгами, чтобы и удобрения можно было купить, и средства защиты растений? Пока же Владимиру Александровичу приходится втолковывать «непонятливым» домочадцам, что те деньги, которые приходится ежемесячно перечислять банкам за долги, это тоже активы фермерского хозяйства, это тоже богатство. «У нас есть что отдавать — понимаешь? — вразумляет он того же Алексея который год. И тот согласно кивает, но каждый раз мучительно думает, на что же собрать ребенка в школу.
Мы поехали дальше и выше. Остановились возле кучи камней.
— Вот это место у нас называется «Каменная поляна», — взмахнул рукой фермер. — Тоже здесь выпросили поле у одного из «хозяев», вывезли несколько машин камней, обработали, посеяли хлеб. И неплохой урожай взяли. И при этом, посмотрите, культурненько все, подстрижено…
Закатное солнце освещало лицо фермера, и оно было вдохновенным, как лицо поэта, которого посетила муза.
— Я нынче еще раз убедился, как важно иметь в севообороте многолетние травы, — сказал Игошин. — Это и сено для скота, и там, где мы их распахиваем, потом — дватри года гарантированный урожай без всяких удобрений и химикатов…
В игошинской иномарке был включен кондиционер на 16 градусов, и вскоре я почувствовал, что начинаю замерзать. А Владимир, как выяснилось, никак не мог охладиться после дневного перегрева в маленькой душной кабине старенькой «Нивы», на которой он весь день косил пшеницу, создавая фронт работы для сына.
При этом он, как Фигаро, успевал сопровождать грузовик с зерном с поля на базу, проконтролировать, все ли в порядке на ферме, не пьяны ли работники.
…С косогора вскоре мы въехали в село Новоспасск, где Тамара — жена Владимира Александровича, накормила нас вкусными пельменями величиной с кулак. После чего мы вернулись на базу. На фермерский хутор и окрестности незаметно опустилась звездная ночь.
Поле, если напрямую, от базы не так далеко. Но напрямик туда не проедешь, а вкруговую пришлось сначала ехать по шоссе, потом — вдоль посадки, пока справа не появился едва заметный в темноте проем, куда и свернул Владимир, убедившись, что водитель следовавшего сзади колесного трактора с тележкой увидел место поворота.
Еще метров сто по посадке вверх, и — вот оно, поле, и вот комбайн, стоящий в ожидании транспорта. Подъехавший трактор подрулил к выгрузному шнеку комбайна, и струя зерна с шумом устремилась в тележку.
Пока 3тонный бункер опустошался, задаю вопрос Алексею:
— Ну как дела?
Тот пожал плечами, раздумывая, что ответить. Наконец, решился:
— Плохо!
— Что так? — насторожился я, еще несколько минут назад услышав от его отца немало наполненных оптимизмом слов.
Алексей ответил:
— Да как сказать, результаты не адекватны трудовым усилиям… Работаем много, а толку — пшик…
Струя зерна из шнека истончилась и пропала, и подошедший Владимир Александрович, перебросившись с сыном несколькими словами, пригласил меня в машину, а сам поднялся с Алексеем в кабину комбайна. Взревев мотором, «степной корабль» поплыл по полю, трактор с наполовину наполненной тележкой и водителем внутри кабины застыл в ожидании еще одного бункера. Кондиционер был выключен, и я, перебирая в памяти картинки прошедшего дня, задремал.
Гдето через час комбайн снова подрулил к трактору, и еще один бункер зерна дополнил тележку почти до краев. После чего мы с Владимиром Александровичем поехали не спеша на базу, а вслед за нами — трактор с зерном.
Поехали по другой дороге — грунтовой, но более короткой, сделанной нефтяниками. На подъезде к базе остановились, вышли из кабины. С неба на нас полетели звезды. Август — пора звездопада. Окна в соседнем селе давно погасли, люди спали. Была глубокая ночь. Но тишины не было. На ближайших полянах, шибавших в нос запахом мяты и душицы, звучал многоголосый оркестр сверчков. И вдруг под это музыкальное сопровождение послышалось:
«Я люблю эту землю,
Родные края,
Земля — моя радость,
Земля — моя радость,
Любимая песня моя…»
Это пел Владимир Игошин. Слова звучали задушевно и трогательно. И это после вчерашней поломки комбайна, бессонных ночей... И в этот момент мне показалось, что я ухватил в фермере чтото такое, что никакими словами ни передать, ни объяснить. То, что придает ему силы трудиться, не покладая рук, не разгибая спины, и, если нужно, не спать, черпая энергию не понятно где и не понятно, откуда идущую. Изнемогать от усталости, но при этом радоваться жизни и петь. Мне тогда отчетливо стало ясно, что вот такому восприятию своего фермерского предназначения он старается научить и своего сына Алексея.
А, может, уже и научил? Если тот уже двадцать лет рядом с отцом и никуда не сбежал?
...Зерносклад у Игошиных заполнен почти полностью, если учесть, что он у них единственный и используется и для хранения семян, и для фуражного зерна. Так что товарный хлеб приходится высыпать на открытую асфальтированную площадку перед воротами склада.
— Жалко, — сетует Владимир, опускаясь коленями на ворох. — Этому зерну бы полежать здесь с недельку, он бы в ворохе дозрел, клейковины бы прибавилось, а так приходится его отгружать заказчику четвертым классом, а то и фуражным.
Он зачерпнул горсть зерна, наклонился и вдохнул в себя аромат:
— Тимофеич, хлебом пахнет, на, вдохни, — и фермер протянул мне в ладонях горсть пшеницы.
Я тоже встал на колени, втянул в себя хлебный дух, стараясь ощутить то, что ощущал в этот момент Игошин.
Увы, держать зерно неделю под открытым небом — непозволительно, дожди нынче могут налететь внезапно. Да и асфальтированная площадка маленькая, много хлеба сюда не вместить, приходится дорожить каждым квадратным метром. В этом я убедился вскоре. Когда трактор с зерном подъехал, и наемный рабочий долго и безуспешно задним ходом пытался выбрать правильную траекторию тележки, Владимир Александрович плюнул и сам залез в кабину трактора. Уверенными движениями он вырулил сначала вперед, потом, прицелившись, одним махом заехал на площадку как надо. Открылся борт, и один край тележки начал подниматься: зерно посыпалось на асфальт.
Освободив тележку и сойдя на землю, фермер стал объяснять трактористу, как заехать на площадку в следующий раз, чтобы зерно ссыпалось компактно. Сев в фермерскую иномарку, мы снова поехали на поле. Трактор затарахтел следом.
Комбайн стоял на краю поля. Бункер был полный, и Алексей дремал в ожидании транспорта.
Ждали мы трактор примерно час. Но он пропал. И Владимир Александрович не выдержал: мы поехали назад разыскивать пропажу. Остановившись в середине посадки, фермер вынул сотовый телефон, набрал номер. Послышался ответный голос.
— Ты где? — спросил Владимир, и явственно почувствовалось, что в нем закипает ярость. — Заплутал? Так ты куда уехал? Возвращайся назад!
Мы проехали вдоль посадки сначала в обратном направлении до шоссе, потом, развернувшись, вновь поехали вверх, к полю. Миновав поворот, проехали дальше с километр. И снова фермер взял в руки телефон. На этот раз он не сдержался, и нелитературные фразы огласили ночную окрестность.
Наконец, появился свет фар, и долгожданный трактор показался в поле нашего зрения. Наемный тракторист, плохо знающий эту местность, в темноте ночи не увидел в посадке поворота и проехал мимо. А всегда рассудительный и расчетливый Владимир Александрович на этот раз и сам сплоховал, не дав трактористу четкого ориентира. В тот момент я почемуто почувствовал виноватым и себя.
И еще один бункер зерна был опорожнен в тележку. Дремля в машине в ожидании другого бункера, я слышал, как то приближается, то удаляется рокот комбайна. Отец и сын, сменяя друг друга, убирали хлеб нового урожая. На востоке светало.
В пятом часу утра, после разгрузки, мы с Владимиром снова поехали на базу. Алексей остался «добивать» последний плановый бункер вчерашних суток — десятый. Потом я узнал, что он исхитрился в течение вчерашнего дня по договоренности намолотить четыре бункера еще и в соседнем фермерском хозяйстве — за пятнадцать процентов от намолоченного. Когда успел?
…Очередное утро в фермерском хозяйстве Игошиных начиналось, как обычно. Доярки, Клара и Ирина, доили коров, и в холодильнике наполнялась емкость на полтонны молока, поили маленьких телят, которых в фермерском хозяйстве рождается по пятьшесть голов в месяц. Вечернее и утреннее молоко дочь Владимира Марина и 11летняя Яна — дочь Алексея — повезут на молоковозе на продажу в Заинск. Сам Владимир Александрович, накормив поросят, выращиваемых для хозяйственных нужд, и бычков, отправится в Набережные Челны — за запчастями для комбайна. Алексей, отдохнув, пока утренняя роса с хлебов не испарится, снова поедет на молотьбу. Наемный пастух Сергей, пригнав коров с ночной пастьбы, будет отдыхать. Днем коров после дойки выгонит на пастбище Антон. А Андрей с Рифкатом будут хлопотать по хозяйству: вывозить зерно с поля, завозить корма животным, убираться в коровнике…
Владимир Белосков.
На снимке: отец и сын Игошины.
Фото автора.